All undertakings are lost in ambiguity, including in race or humans. However, the social basis of Greek life, namely marriage, family and property rights, seems to have been present already in pre-Hellenistic times; they were certainly present among the Hellenes and the Greco-Italian people before they differentiated into subgroups. They must have been formed by the original religion, which gave a central role in the cult of the ancestors, as well as in the hearth. Worshiping ancestors also imposed monogamy, found in Greece at the very beginning, as evidenced by complex marriage rites and severe punishment. And, in the same way, the right to own the land was causally connected with the veneration of the heart and the graves.
According to Diodorus, the hearth taught man the art of building houses. Originally, Greek houses were separated from each other; between them there were no rows of houses with partitions. Family burial was located on their own land; therefore this property cannot be alienated. Responsibilities arising from the worship of ancestors also imposed the right of inheritance. The son inherited the land, and the remaining daughters. But in order to guarantee the continuation of the sacrifice to the dead, the daughters, as heirs, were married to neighboring relatives, and the adoption was allowed. Fatherly power must be very comprehensive.
In historical times, genes, ie, the racial community in the old sense, were present only as a residual remnant, now preserved in its original form. Genomes appeared as a memory, as an awareness of a common ancestry and in the communal veneration of the dead, a grave site that is in the common domain. The attitude of the later lines of descent to the tribal race remains in question; the access of slaves and hired hands also had a complicating effect on racial groups. The relationship of racial stocks and tribes illuminates the concept and is purely hypothetical. We simply cannot say whether the families were formed by phratries, phyl phrats and phil tribes, or, conversely, the tribe was the first, and it disintegrated into philli, phratry and subgroups. It is not possible to establish whether it was a separation or merger process
In any case, the remains of gray antiquity rise like an ancient mountain peak above the alluvial plains - phyls. Noticeable changes in social structure and in the use of words here, as in other places, heavily burdened our understanding of the original deeds.
The population of the Doric states, as a rule, consisted of three fil-pamphilias, Dimaneans and ilos. Pamphilus and Diman were the sons of King Egimius and the grandsons of Dorus, and Hillus was the son of Hercules, who once helped Aegimius in the struggle with the Lapithians. This third branch was supposed to be preferable because it provided the leaders, Heraclides, under which the Dorians went to their restructured migrations and laid the foundations of the states.
In Attica, as well as in other ionic states, there were four phyla: Geleontes, Argadeis, Egikorei and Hoplet, heroes who were supposedly the sons of Ion. Antiquity, provided that these names mean different forms of life - roughly, landowners, traders, shepherds and knightly nobles. Only as long as historical times were not identical, each of the filas made eupatrides and ordinary citizens of any kind. The filas became elected bodies, and after the constitution of Solon each submitted 100 councils to the council. It is impossible to determine whether the philes lived in the early stages, each in a separate place or not. Later, of course, they all lived together; it was enough to know which one belongs to Phil. The names of the Athenians, who fell in the marathon, were recorded on the tombstones installed on a large burial mound, according to the philes, and, indeed, on the new ones, with which Kleissen replaced the old ones.
Should we say that the Dorians were originally divided into three phyllos and Ionians into four? Rather, that the Dorians rose from a combination of three Phil, the Athenians from a combination of four? The process of fiery melting, incomprehensible to us, gives rise to a race of people, which individual states quite consistently reflect their common origin.
Originally, philes were based on descent, and not on classes, as suggested in the added examples, since later philes were artificially created in new settlements. When misfortune befell Kirin, the Demonax was called out from Arcadia to restore order; he created three phylums from the main components of the population: the first from the migrants from Thera and their neighbors, the second from the men from the Peloponnese and Crete and the third from the men from the islands.
In three of its tribunals, Rome held a much more ancient arrangement than he understood, namely, the proto-Greeks and Italians living together, which is quite possible to assume that they were doing in this area. It is generally accepted that although tradition makes Ramnes, Tatian and Lucerne for centuries [subdivisions of tribes] founded by Romulus, they were originally tribal names. In Rome, indeed, a counter legend flourished, according to which three groups of the population gathered together in the city only many years after its foundation - the Latins, the Sabines, and some Etruscans. Dionysius Halicarnassus, who was born in Greek, was the only one who discovered that all three tribes are native and that those who came later, Sabina and who else, were previously included in the already existing tribes.
Cleisthenes may have divided Attica's four filaments into ten to equalize matters. The four old philes that Solon used as a base might well have become one-sided in power during the past century between Solon and Cleisthenes. Such mechanisms are the real heads of Janus; one person turned to the ancient processes and fundamentals of which the entire complex depended, another turned to the foundation of a representative government in the states and so often changed and delicately rebuilt.
Before the Greeks, the Phoenicians had already found the fields, that is, urban communities, city states, with law enforcement bodies. The power of kings was limited to the council, whose membership apparently consisted of leaders of privileged families. These city states were able to settle the colonies that copied the organization of their mother cities. These poles differed from the ancient royal fortresses of the East, which in each nation represented the central point of the whole; they differed from the giant army camp of Assyrian dynasties on the Tigers other than Babylon, which were founded as a common fortress for property and gods, different from the three alternating residences of the Achaemenids, distinct from the large trade centers connected with eastern trade, and from the temple cities of Egypt: in fact, they were civil strongholds.
Will the honor of the Greeks suffer, if we assume that the Phoenician pole influenced them? In many other respects, the early influence of the Phoenician culture on Greek life is recognized; we can assume that Thebes was originally a Phoenician city on what later became Boeotian territory. In any case, the Greeks must have had an early knowledge of the cities along the Phoenician coast and the colonies they planned.
For a long time they lived in the form of a multitude of smaller and larger tribes under the leaders, called kings. Lonely tribes or their royal members must have captured or built cities and citadels here and there. Thucydides suggested that the ancient cities, both on the islands and on the mainland, were built at some distance from the sea because of piracy. And only later, with the growth of Greek shipping, on the shores and on the cape were built tightly walled cities for trade and defense against the neighboring powers. Myzen and Tyrina are much older than any polis.
But in this ancient period, the people who made up the tribe lived mainly in the hamlets. It is not known whether these settlements were politically organized and how they were formally represented in the tribal government, as well as the fact that common shrines, customs and mutual self-defense, as a rule, unite neighboring settlements. If people had access to the citadel in their communities or territories, they must have used them as common citadels, as shelters from pirates from land and sea. The ancient Sicani on Sicily lived exclusively in fortified places on elevations, due to pirates. However, it is said that they lived in farms, although the term “pole” was already used for these settlements.
The ancient Greek tribes had to somehow have stronger impulses than other Indo-Europeans. Their consistent vitality and energy was, as it were, preceded by migrations, settlements, and mixing of old individual groups, which often had to move for a long time. The accounts of these events are quite numerous, but so entangled and entangled that they only occasionally serve for accurate historical reconstruction. Each small clan has its own legends about migration, whereas among the Germanic tribes only wide lines were known. The Greeks are acutely aware of their origin and their settlements, although they express this awareness in myths. They personify their past with the help of tribal heroes who flee and then reach a new domination; they wove these legends into a common body of myths. The legends, graves and cults centered around these heroes are a serious strong life force, expressed later in this area. Bards read heroic songs; in addition, a more general body of poetry can arise, immediately genealogical and ethnographic, like the catalog of the ships Eoiae, Homer, and similar epic materials. These legends of migration do not limit exploits that tribes perform, and children and children of children recall these feats with defiant glee.
The polis is the final form of the Greek state, a small independent state that translates the central city and the surrounding territory; he allowed neither the strength of competitiveness, nor independent citizens. The Greeks never thought that the policy develops gradually, but only as a product of one creative act. Greek fantasy is replete with ideas about cities, which are based on completeness and, because the whim had nothing to do with the formation of these cities, so life in them is entirely under the auspices of necessity.
The Greeks, above all, had the views of a city-state. When the Achaeans, expelled from the southern Peloponnese, settled in their new locality in Ahéa on the bay of Corinth, they could undoubtedly create a single state; indeed, the federation was near, but they had no inclination for it. Instead, they installed the twelve poles in which Ionians still lived in villages scattered over twelve small areas, and in fact their communal activities rarely went beyond periodic sacrifices and holidays, as in the sacred grove of Zeus in Hamaron near Aegi. And the Ionians, who fled from the Achaeans, went under the Athenian leadership to the west coast of Asia Minor. There they usually found a series of twelve poles.
To maintain dominance over larger territories and not to subject individual settlements to a constant struggle against invasion, spartan militarism or an exceptionally advantageous place is necessary, as are the inhabitants of Attica. Attempts to unite into larger groups succeeded only temporarily, in wartime; they were never happy or strong enough to be consistent. Ultimately, the hegemony of Sparta and Athens caused terrible conditions, and those who learned to know the polis will know how easy it is to treat its just weak allies, no matter how expedient it may be. The key to the entire unhappy history of Boeotia lies in the ever-repeated attempts to cover this territory in a federal union.
When creating a polis, a vital elan takes the form of so-called sinoikizm, which hitherto connects individual settlements in a fortified city — to the sea, where this is possible. The motives of trade, material well-being, and so on. P. Only would create a polism, ptolitron; but the policy is something more.
Undoubtedly, the Dorian migration was a significant external driving force that rose to the polis. Both those who migrated, and those who were able to repel the invaders, are ripe for an organization that promised to increase the permanent power in the defense, as well as in the attack, making up the real purpose of their existence.
When people lived in villages, say, seven or eight in the neighborhood, they were subjected to tragic deprivation, but their lifestyle was more innocent than later. They had to protect them from pirates and robbers of the land, but still they continued as peasants. Now the policy began to compete with the policy for existence and political power. And, of course, more land was cultivated initially, because when people concentrated in the city, they began to neglect the outgoing agreements within their borders. Sinoikism, perhaps, was the beginning of the dismissal of Greece.
The political thought of a later age portrayed the Shinokism of the people of Attica, who were thought at the time by Theseus. First, he dismembered the chambers (presidents) and archons in twelve settlements, in which the Chekropians gathered people in Attica for safety, and then allowed only one building (half of the council and one parade in Athens). The country is in their possession, but since they were just one policy, which Theseus was able to pass on to descendants as powerful and powerful, since everyone paid tribute to the common treasury. This is its final form - the policy, without which the highest Greek culture is unthinkable.
To be removed from his ancestral graves, it must have been a misfortune for the Greeks. To do this, he either had to neglect his ancestral rites, or perform them only with difficulty; in any case, he no longer had a place to bury his ancestors daily before his eyes. Being forcibly removed to a new place of residence was an act that caused more sadness and sadness than any other, even in the future, later than the history of the policy.
Credentials for creating cities are numerous. In the Peloponnese, Mantinea, already mentioned in Homer, became a polis through the union of five communities. Only after the Persian Wars did Alice become a city from several communities. During the Peloponnesian War, the Militinians wanted to transplant all the localities of Lesbos into their own city; after which the people of Methymna appeared before Athens and thus prevented the whole cause. In 408 BC Lindus, Jalis and Caimur volunteered to create the magnificent city of Rhodes, destined for a truly great future; It is not difficult to imagine, however, with what feelings people left their age-old cities.
During the Peloponnesian War, Perdiccas II from Macedonia persuaded the prisoners of Halkidiki to conclude their coastal cities and settle in Olyntus, which also led to the withdrawal from Athenian hegemony. The state of Argos was especially sadly known for using shinokism by force, although this was done to strengthen his position against Sparta. In the face of an enemy such as Sparta, Epaminondas himself did not know about the best tricks, except to convince a large number of weak small Arcadian settlements to unite in the large center of the Megapolis. The prisoners of Trapezus, refusing to join the colonization of the metropolis, were attacked, and they fled to the town of Trapezus on Auxine. After the battle of Mantine, many wanted to leave the metropolis, but were forced to return and stay in the big city with the rest of the megalopolises with Athenian help. Some of the abandoned settlements were later completely deserted, while some of them became villas occupied by megapolitics who cultivated the surrounding land.
Why did smaller places not remain as village towns represented by elected officials on the polis council? Just because, ultimately, they would not be content to remain cities, but would dismiss all the power in which they could remain independent, and therefore became themselves themselves.
Perhaps only the new city of Messen was founded with great enthusiasm for cooperation. Here Epaminondas was not to force the surrounding communities; he simply had to turn to the descendants of Messen (who scattered throughout the Greek world, but recently returned), in order to force them to build a new capital. Those who have been without a country for several generations, and even for centuries, now had a homeland. On the other hand, many poles were founded by high-ranking tyrants and masters. Sicilian tyrants, even the best of them, mercilessly mixed the peoples in the woodlands that have already been established. They assumed that they could be sure of the loyalty of the poles only when they had removed half or more of their population and thought that they were outsiders, even mercenaries, as a replacement.
Гело, похвальное в других отношениях, уничтожил Камарину и купил своих заключенных вместе с более чем половиной населения Гелы, жителей Мегары-Гиблаи и других сицилийских городов, в Сиракузы, где он сохранил гражданство старших классов, но продал многие из простолюдинов в рабство за границей, потому что он не доверял массам. Он назначил своего брата Иеро тирана Гелы. Иеро перевел беженцев Катаны в Леонтини и заложил пустые стены Катаны с пятью тысячами сиракуз и множеством пелопоннезийцев. Он хотел, чтобы готовые войска защищали стратегический город, а также с нетерпением ждали того, что когда-нибудь почитаем героя-основателя выдающегося полиса. Позже Дионисий и Агафокл вызвали самые страшные истребления и новое расовое смешение на Сицилии.
Тиран, как Маусол, насильно собрал жителей шести городов в свой Галикарнас. Это скорректировано до трех четвертей восьми городов Лиг, и нам не говорят, в какой степени люди могут относиться к переносу в качестве выгоды. В истории диадочи новообразованные города на Востоке и в Египте, прежде всего, требуют внимания; и не следует упускать из виду насильственные депортации, расовое смешение и переименование знаменитых старых городов, которые эти диадоти перевозили на древней эллинизированной территории Малой Азии.
Установление полиса было великим, решающим опытом во всем существовании племени. Даже в тех случаях, когда люди продолжали культивировать поля, со временем их сельский образ жизни стал преимущественно тем самым. И люди, которые были фермерами, политически политически жили вместе. Но значение этого опыта отразилось в легендах об основании города и его доставке из-за больших опасностей в прошлом. Когда Геракл вел свой скот через Италию, он встретил Кротона, который хотел помочь ему. Но Геракл в темной ночи принял его за врага и убил; позже он признал свою ошибку и очень почитал его, построив город по имени Кротона вокруг его могилы.
Там, где не было памятника, посвященного прошлому, поклонение отправилось в какую-то святыню, такую как весна. В Халиарте в Беотии поток Лофис поднялся из крови мальчика, расщепленного его отцом по приказу пифийской жрицы, которая во время неумолимого drouth приказала ему убить первое живое существо, которое он встретил. В Celaenae во Фригии открылась пропасть, в которой проглотили много домов и людей. Представьте оракулу, что самое драгоценное приношение должно быть брошено в пропасть, золото и серебро были судимы, но не помогли; тогда наследник фригийского престола посадил свою лошадь и пролил ее в пропасть, после чего он закрылся. Время от времени приобретение и осаждение мощей, таких как кости человека, давно умершего, было бы достаточным для основания города. Например, когда афиняне под Хагноном, несомненно, основали Амфиполис, он тайно отправил некоторых людей в страну Трои, чтобы достать останки Резуса из его кургана. Вероятно, также человеческая жертва позже была заменена более преданным обрядом, телесом, состоящим из захоронения секретных объектов.
Реальным центром полиса была агора, общественная площадь. Маленькие древние города состоят только из агоры, на которой располагались пританум, советская палата, здание суда и один или несколько храмов. Агора также служила для спортивных и популярных собраний. Но даже когда средства для одной или нескольких из этих функций были богато предоставлены в другом месте, агора все еще оставалась сердцем города. «Рынок» - очень исключительный перевод, поскольку там, где люди строили города, они включали рыночные места. Но агора - это существительная форма глагола agorein, чтобы собрать; очень часто он также распознает сборку, независимо от места.
Об этом Аристотеле помогает нам очень четкое различие. Он требует агоры для свободных людей, где ничто не может быть куплено и где ни один фермер или рабочий не может входить, кроме как по приказу властей, и другой агоры с целью покупки и продажи. В прибрежных городах люди склонны находить общественную площадь возле гавани; по крайней мере, это то, что делали фаяки, вся жизнь была устроена с целью утешения. Здесь, в присутствии кораблей, окруженных храмами, офисами, памятниками, магазинами и биржами, столь же толстыми, насколько они могли стоять, грек подвергся воздействию агоражина, деятельность которого не переводилась ни одним словом какого-либо другого языка. Словари дают движение на рынке, покупают, разговаривают, обдумывают и т. Д., Но не могут воспроизвести сочетание бизнеса и разговора, смешанных с восхитительным бездельем и стоять вместе. Достаточно сказать, что forenoon получил известный дизайн - время, когда агора полна людей.
Когда в городе заложена толпа бездельников, она обычно развивается как толпа публичной площади. В шестом веке до нашей эры Кир Великий уже сказал, что сказал спартанским посланникам: «Я никогда не боялся людей, у которых есть специальное место встречи в центре их города, где они собираются и обманывают друг друга присягой. "
Если кто-либо когда-либо был выше своего места жительства, то, конечно же, этот человек был греком. Живой полис с гордостью гражданства был гораздо более грандиозным продуктом, чем все его стены, гавани и великолепные сооружения. Аристотель классифицировал человека как по своей природе политическое творение. В красноречивом отрыве своей политики он противопоставляет греков двум видам варваров - естественному человеку на севере и человеку культуры в Азии и дает им преимущества: мужество одного и интеллект другого , так что они не только свободны и владеют лучшим государством, но и могут править всеми остальными, как только они создают государство.
Памятники незримого вида украшали агоры; в агоре Thuriae был похоронен видный человек Геродот. Действительно, в более поздние времена лес алтарей и статуй знаменитых людей почти теснил общественную площадь греческих городов. Почти всегда присутствовал памятник ужасного воспоминания о человеческом жертвоприношении. Среди других людей, кроме эллинов, подобная сага может время от времени вторгаться в стены крепости. Трогательная песня, которую сербы поют о создании Скадара, вполне может отразить влияние Греции.
Характерная повествовательная ветвь поэзии и прозы была посвящена истории или мифу о создании городов. Прославленные имена, такие как Mimnermus of Smyrna, Cadmus of Miletus, Xenophanes of Colophon, пронумерованы среди тех, кто рассказывал о таких родных легендах. Кроме того, Ксенофан описывает нашу благодарность за запись смелых скитаний фикейских беглецов до их основания Элеа. Эти ранние истории легли в основу более поздней греческой историографии.
Права человека не были признаны в древности, даже не Аристотелем. Он рассматривал полис как сообщество свободных людей; метрики (жители иностранного происхождения) и особенно массы рабов не пользовались политическими правами; независимо от того, что металлы и рабы были человеческими животными, не были прописаны. Действительно, как покажет время, обязанности, налагаемые на граждан, не были обычным делом, а не только кто-то мог бы это сделать.
Здесь речь шла прежде всего о качестве; соответственно были наложены ограничения на количество. По словам Аристотеля, младенцы, рожденные калекой и больными, не были скуплены; и его взгляд становится разумным, когда кто-то размышляет о жалкой лозе, калека была среди греков. Но, как мы знаем, многие младенцы были брошены, потому что их родители не могли или не хотели их заботиться, и Фивы, запретившие эту практику, были названы исключением.
Жизненный режим, который должен был поддерживать полис, характеризовался словом autarkeia, самодостаточностью; очень неясное слово для нас, это было совершенно понятно для греков. Эта самодостаточность требовала пахотных земель для роста необходимых продуктов питания, торговли и промышленности для скромного обеспечения оставшихся потребностей, а армия гоплитов сравнима по численности с армией соседних, обычно враждебных, полисов.
Аристотель говорит по этому поводу так ясно, как мы могли бы пожелать. Как только полис стал перенаселенным, он не смог сохранить себя. Величие города зависело от числа его граждан. Он не мог быть поддержан его ордой рабочих (банасикой), если бы было малочисленность гоплитов. Чтобы правосудие администратора и выполнять свои служебные обязанности с достоинством, граждане должны были знать друг друга и характер людей.
Что касается оптимального размера, город должен быть достаточно большим, чтобы обеспечить необходимое для жизни, но достаточно маленькое, чтобы быть в пределах зрения. Похоже, что десять тысяч человек считались надлежащим числом зрелых граждан для города. Гераклея и Трахиния и Катана (переименованная в Этна после создания новой колонии) - все это число; в качестве иллюстрации, мы также можем упомянуть популярное собрание из десяти тысяч в Аркадии. В последнее время, помимо философской и социальной мысли, по сути это человек, который претендует на состояние, выгодное для его собственных целей.
По большей части все, что он требует, действительно является безопасностью, чтобы он мог свободно развивать свои возможности. С этой целью он с радостью принимает четко выраженные жертвоприношения, хотя чем меньше у него других людей, тем больше у него содержания. С другой стороны, греческий полис начинается с целого, которое предшествует его частям. Из внутренней логики мы можем добавить это: речь идет не только о том, чтобы отдать предпочтение генералу над конкретным, но и отдавать предпочтение постоянному в течение мгновенного и временного. Полис требовал, чтобы человек не только принимал участие в походах, но и был готов пожертвовать своим индивидуальным существованием, ибо в целом он был обязан всем, включая безопасность самого его существования, а затем пользовался гражданином только в своем собственном городе, Или не более чем в пределах его влияния.
Тот, кто управляет или управляется здесь, является гражданином полиса. Чтобы управлять, точнее, служить на трибунале или занимать должность. Как правило, гражданин реализует все свои возможности и добродетели в государстве или на его службе. Весь греческий дух и его культура наиболее тесно связаны с полисом, а поэзия и искусство, созданные во время расцвета греческого гения, самые высокие на сегодняшний день не созданы для наслаждения отдельными людьми, а для общественности, т. Е. Сообщества.
Великолепно движущееся знание этих взглядов приходит к нам отчасти из величайших греческих поэтов и частично от философов и ораторов четвертого века, которые больше не смогли уловить ожидающие чувства и скорее жили на тех, которые должны были получить.
Родной город - это не только дом, где один самый счастливый и куда рисуется, но и могучее существо, возвышенное и божественное. Прежде всего, одна из них обязана своей жизнью в битве, тем самым пожертвовав полисом за один. Время от времени Гомер предоставляет троянам, особенно Гектору, самые восторженные патриотические настроения, а поэты-элегики, в немногих сохранившихся произведениях, достаточно часто посещают патриотические сюжеты. Но Эсхил - самый могущественный свидетель. В «Семь против Фив» постановления Этеокла объединяют веру в обязанность гражданина пожертвовать собой ради родины благородным эмоциональным тоном, подходящим для короля и защитника. В своей эпитафии Эсхил упоминает только свое мужество, ничего не говоря о своей поэзии.
О его доблести, которую может рассказать роща Марафона, и длинношерстном персидском, который научился хорошо это знать.
Но в конце концов, полис, а не индивидуум, получает признание за могущественные подвиги, и этот полис был победителем в Марафоне и Саламине, а не в Мильтиаде и Фемистокле. И, к Демосфенам, это было симптомом упадка, когда люди говорили, что Тимофей захватил Коркиру и что Шабриас победил врага в морском сражении в Наксосе. Во всяком случае, самый характерный герой должен больше поблагодарить свою страну, чем его страна должна ему.
В Поставщиках великолепная хоровая ода из данайдов переполняется благословениями, с благодарностью переданными гостеприимным Аргосом. Но Эсхил оставил свою прекрасную дань уважения своим родным Афинам в последней великой хоровой оде Эвменидов. В диалоге с Афиной богиня успокаивает гнев Фурий, пересчитывая почести, которые они получат, если они поселятся в Аттике. Только один писатель в древности смог создать более мощные ноты такого рода.
